География в картинах

Чукотка, Камчатка, Дальний Восток — куда только не отправлялся в поисках сюжетов пейзажист Геннадий Сотсков. С 1984 года он был членом РГО, объехал всю страну от Арктики до Крыма. Жил у бакенщиков на Енисее и Лене, ходил на ледоколе "Капитан Хлебников" по Северному морскому пути, писал "исчезнувшие пейзажи" на Волге и Каме. Некоторые из них с 21 февраля можно увидеть в Плёсском музее-заповеднике, получившем в дар от вдовы народного художника России более 200 его картин.

Пейзажи Геннадия Сотскова позволяют шагнуть в лес, на берег реки, сопку или борт корабля. Вроде бы простые, они притягивают взгляд и заставляют сопереживать: радоваться, расстраиваться, задумываться. Вдова художника Светлана Васильевна расставляет эскизы вдоль стены в просторной комнате, и по ней словно начинает гулять арктический ветер, звучит морской прибой, пахнет свежей хвоей и полевыми цветами.

— Как ваш муж решил стать членом РГО, он не рассказывал?

— Он начал сотрудничать с Географическим обществом, ещё когда работал в издательстве — время от времени обращался туда за консультациями. И сам постоянно путешествовал, так что членство в РГО было естественным. Он любил Общество, незадолго до смерти даже собирался выставить некоторые свои картины в РГО — там эту идею приняли с воодушевлением. К сожалению, реализовать её Геннадий Алексеевич уже не успел.

— На некоторых картинах такие суровые места изображены. Похоже, он очень далеко от цивилизации забирался?

— Он художник, любил нетронутую природу, труднодоступные районы его не пугали. Конечно, и в опасные ситуации попадал. Как-то на одном из островов Петропавловской гряды пошёл по береговой кромке — искал натуру. Вдруг начался прилив, волна стала быстро подниматься. Геннадий Алексеевич пополз наверх, добрался до гладкой скалы, влезть на которую было невозможно. Говорил, что уже начал писать прощальную записку, планировал в бутылке её отправить — благо, воду с собой всегда носил. Но тут, к счастью, пошёл отлив.

А как-то на мысе Дежнёва у него была история с географией. Прилетел туда, и погода испортилась. Мужу сказали, что обратно вряд ли удастся отправиться раньше следующего дня, он пошёл гулять, залез на сопку. И вдруг увидел в небе снижающийся самолёт. Если бы опоздал на него, неизвестно, сколько ещё пришлось бы ждать — неделю, две, месяц… Там же только служебные рейсы, регулярного сообщения нет. Спуститься Геннадий Алексеевич никак не успевал, решил попросту съехать с сопки вниз. Так и сделал. А там камни, пришлось как-то выруливать между ними по снегу. Ему удалось добраться до подножия без травм, только брюки пострадали. Уже внизу муж понял, что забыл на вершине фотоаппарат, получается, вся работа насмарку. Посмотрел с тоской назад и увидел, как этот фотоаппарат ползёт вниз по его "колее", ремешок следом тянется. Представляете, как повезло? Ещё спутники его выручили: видя, что Геннадий Алексеевич задерживается, начали тянуть время. Пилот самолёта должен был забрать какие-то ящики, и они их считали и пересчитывали, пока муж не прибежал. Когда он вернулся, написал эту сопку на картине "Мыс Дежнёва".

— А почему ему был так важен фотоаппарат?

— Для работы. Вообще в то время использовать фотографии для живописи считалось среди художников неприличным, но Геннадий Алексеевич всегда приводил в пример Левитана, который считал, что за пейзажной фотографией большая будущность. Работа была построена так: сначала нужно было присмотреть точки. Например, на Волге мы садились на пароход и шли на нём, пока не замечали живописную деревню. Там сходили на берег и среди местных жителей искали, где можно остановиться. Дальше начиналась рутина: один этюд утром, один — вечером, в это время свет хороший. Написав этюд, Геннадий Алексеевич обязательно место фотографировал, чтобы не упустить какую-нибудь деталь. И уже в Москве в мастерской на основе этюдов и фотографий писал картины. Иногда у него сразу получалась. А иногда писал — и прятал, чтобы не попадалась на глаза. Через некоторое время возвращался к ней и свежим взглядом решал, какие нужны правки. Порой переделок бывало довольно много.

— Так на Чукотке и на Камчатке вряд ли так легко на постой можно было попроситься?

— Различные ведомства — ВМФ, пограничная служба, министерство речного и морского флотов — давали рекомендательные письма с просьбой оказывать необходимое содействие в его творческой работе. Тут как раз помогало членство в Географическом обществе, плюс он был членом Союза художников и Союза журналистов. Да и сам Геннадий Алексеевич был очень коммуникабельный, умел договариваться с людьми. Взять ту же Чукотку — там ему интересные места показывали пограничники, у них сложились прекрасные отношения. Кроме того, он подружился с геофизиками, помог им открыть картинную галерею в бухте Провидения. Муж работал в шефской комиссии Союза художников, вот они совместно это и организовали, чтобы как-то разнообразить суровую жизнь.

— А на кораблях с кем Геннадий Алексеевич ходил?

— Иногда с теми же пограничниками. Однажды даже я ходила вместе с ним на сторожевике "охранять границы", это на Камчатке было. Через три дня вернулись к Петропавловску-Камчатскому, я уже не чаяла сойти на берег — устала от качки, а наш корабль вдруг прошёл мимо порта. Оказалось, пограничники обнаружили сейнер, который не отвечал на их запросы — рация сломалась. После того как всё выяснилось, мы вернулись на берег, и даже как-то странно было ощущать под ногами твёрдую землю. Там Геннадий Алексеевич набрёл на новую тему — мы увидели списанные старые корабли. Они вдохновили мужа на картину "Ветераны морского флота", сейчас она входит в экспозицию Музея Мирового океана в Калининграде. Его вообще очень увлекала морская тема.

У него было много знакомых в Военно-морском флоте. В 70-е годы, работая в издательстве, занимался серией открыток, посвящённых ВМФ в Великой Отечественной войне. Геннадий Алексеевич и сам создал несколько картин на эту тему. Через несколько лет был художественным редактором альбома "Военно-морской флот". Тогда и завязал полезные знакомства, подружился с моряками. Они на все его выставки приходили, не только на посвящённые морскому флоту. Говорили, что всё время видят море, и посмотреть земной пейзаж — это для них особенная радость. И в мастерской был прямо филиал кают-компании.

— Много времени Геннадий Алексеевич в мастерской проводил?

— Да он жил там! Друзья туда приходили, картины писал, музыку слушал. Он прекрасно знал классику, почти всегда работал под музыку и приглашал ансамбли выступать на выставках. Он очень вдумчиво подходил к их организации.

— А что можно сказать о выставке в Плёсе, которая открылась 21 февраля, какие картины там экспонируются?

— Там выставлены работы из циклов "Волга", "Кама" и "Сибирь". Под выставку выделили три зала, конечно, все полотна там не поместятся, покажут около 50 произведений, написанных в период с 1950 по 2000 годы. В дальнейшем планируется обновлять экспозицию. Геннадий Алексеевич был одним из инициаторов создания галереи в Плёсе, мне кажется, он был бы рад тому, что его картины будут "жить" именно там.

— По сравнению с Сибирью тема Волги кажется очень спокойной, даже домашней. Чем она так увлекала Геннадия Алексеевича?

— О нет, спокойной эту тему не назовёшь. Именно волжским пейзажам была посвящена самая резонансная выставка "Исчезнувшие пейзажи", которая прошла в 90-е годы. Муж с детства ездил на Волгу — его мать угличанка, отец учительствовал в Угличе, там они и познакомились. Каждое лето отправлялись в какую-нибудь из деревень на Волге — под Мышкином, Калязином, Свияжском и пр., снимали комнаты у местных крестьян. Когда Геннадий Алексеевич много лет спустя вернулся туда, его поразили изменения в этих местах, которые он помнил первозданными. Тогда у него и возникла идея сделать серию парных картин. Он изобразил старые города и их окрестности, которые видел в далёком детстве, запечатлел на своих первых этюдах. А рядом разместил современные пейзажи — во что эти места превратились после строительства ГЭС и водохранилищ.

Взять, например, Углич — его "рассекли" прямо посередине, словно нельзя было это спроектировать по-другому. Но там стояло много церквей, которые требовалось уничтожить. В те времена был и такой мотив, руководствовались не только чисто экономическими соображениями. С другими городами дело обстояло не лучше. У посетителей выставки слёзы на глаза наворачивались, когда они смотрели на эти картины.

— Бурную полемику выставка вызвала?

— Зрители чуть стенка на стенку не пошли. Одни ужасались, сколько памятников культуры мы потеряли, другие возражали: "Вы при лучинах хотите жить? Или вас устраивает электричество, холодильник и телевизор?" Эта тема тогда была на слуху, в газетах и журналах писали о затопленных городах, все их живо обсуждали. Даже работала группа "Подводный мир", которая занималась съёмками подводных городов. Они показывали добытые со дна артефакты, архитектурные фрагменты и т.п. в музее Тимирязева, а иллюстрацией к ним шли картины Геннадия Алексеевича.

— А сам Геннадий Алексеевич погружался под воду, видел то, что осталось от затопленных городов?

— Как-то раз он шёл на теплоходе по Рыбинскому водохранилищу, капитан подсказал ему, когда они проплывали над Мологой. Было утро, только взошло солнце, развалины просвечивали сквозь воду. И капитан позволил мужу туда спуститься — конечно, он нырнул совсем ненадолго, скорее символически, вряд ли мог всё в деталях рассмотреть. Но для него это было важно, история Мологи Геннадия Алексеевича зацепила. Он много картин ей посвятил.

— ГЭС и водохранилища строили не только на Волге, другим рекам Геннадий Алексеевич тоже посвящал парные картины "было — стало"?

— Он глубоко любил Каму, это была его боль ужасная. Изумительные места, их ещё Аркадий Рылов и Иван Шишкин любили писать. Муж туда ездил студентом, подолгу там живал, писал много этюдов. Чаще всего останавливался в селе Галёво, но не только. Однажды встал на постой в деревне с жутким названием "Не убей", его маму чуть инфаркт не хватил, когда она получила письмо с обратным адресом.

Когда Геннадий Алексеевич вернулся на Каму спустя годы и увидел, как её изувечили водохранилищами, он был потрясён. Конечно, он посвятил этой реке не одну свою картину. Например, у него есть поздняя работа, которую муж сентиментально назвал "Светлой памяти".

— А как же великие сибирские реки — Енисей, Лена?

— Их Геннадий Алексеевич тоже любил. На Лене жил у бакенщика — населённых пунктов мало, на много десятков километров вокруг никого. У бакенщика была гармошка, на которой он часто играл, и когда начинался "концерт", на берег на другой стороне реки выходил медведь — садился и слушал. Лена, как считал Геннадий Алексеевич, единственная река, которую ещё не испортили. Енисей, к сожалению, тоже пострадал.

— Такие разные темы, направления путешествий — как же он всё успевал?

— Геннадий Алексеевич всегда твёрдо знал, что хочет и что будет делать. Я поражалась, насколько точно у него этюды попадали в картину. Он всегда с самого начала знал, что и как будет писать. Был очень решительным человеком, с жилкой авантюризма. Поэтому и сделал так много, и путешествовал по всей стране.

Беседовала Ольга Ладыгина