Михаил Михайлович Ермолаев проводит наблюдения на леднике. Фото: из статьи Николая Тимонина «Первопроходец. Рассказ о Михаиле Михайловиче Ермолаеве»
16 декабря исполняется 120 лет со дня рождения видного полярника, жизнь которого была полна ярких историй, порой невеселых и драматичных, а порой — героических. Ученый был дважды осужден и реабилитирован, руководил арктической станцией «Русская Гавань», прокладывал Воркутинскую железную дорогу, провел год в море Лаптевых во время дрейфа ледокольных пароходов «Садко», «Седов» и «Малыгин». и всегда, по воспоминаниям современников, оставался неизменно оптимистичным и жизнерадостным.
Семеро смелых
В Арктику Михаил Ермолаев попал еще в молодые годы. Его старшая сестра была замужем за именитым полярным исследователем Рудольфом Самойловичем, с ним в 15 лет он и отправился в Северную научно-промысловую экспедицию. Со временем дело выросло в Институт по изучению Севера, а там и во Всесоюзный арктический институт (сейчас — Арктический и антарктический научно-исследовательский институт в Санкт-Петербурге). В течение долгих лет им руководил именно Самойлович, которому помогал его верный ученик: поначалу в качестве техника, лаборанта и юнги, а когда получил образование — как топограф, геолог, гляциолог, начальник геологического отдела Арктического института. Ермолаеву не было и тридцати, а он уже стал серьезным ученым с именем.
В 1932 году, который стал Вторым Международным полярным годом, молодой исследователь был назначен руководителем станции «Русская Гавань», расположенной на Новой Земле. Тогда там проводили эксперименты, объясняющие странное поведение звуковой волны. Она озадачила ученых тем, что зоны слышимости шли тремя «поясами», перемежающимися «слепыми зонами». По рабочей теории геофизиков, дело было в том, что уходящая наверх звуковая волна отражается от некоего атмосферного слоя, после чего возвращается на Землю уже на некотором расстоянии от основного ядра слышимости. Расчеты показали, что таковым должен быть слой теплого воздуха в стратосфере. Узнать, всегда ли этот слой имеется в наличии или он существует только в дневное время, можно было в высоких широтах, поскольку полярная ночь позволяла выяснить, причастно ли солнце к возникновению отражающего атмосферного слоя.
В Арктике организовали целую сеть станций, предназначенных для соответствующих исследований. Центр располагался на станции «Русская Гавань», где остались на зимовку семеро полярников во главе с Михаилом Ермолаевым. Вместе с немецким геофизиком Куртом Велькеном он каждый день регистрировал поведение звуковой волны во время взрыва. Однажды это чуть не привело к непредсказуемым последствиям.
Молодой матрос Ермолаев на борту «Эльдинга» в составе экспедиции Самойловича, 1925 год. Фото: Научный архив РГО
«Обычно мы с Куртом выезжали задолго до назначенного часа. И все же однажды чуть было не произошло неприятности. Как всегда, мы еще раз проверили контакты и ушли в укрытие. Оставалось 5 секунд. Я в последний раз поднял глаза на колонну взрывчатки и обомлел: все наши ездовые собаки сидели у самого ее подножия! Я и раньше наблюдал, как жадно бросаются собаки лизать сладковатый на вкус аммонал, но сейчас назревала катастрофа. Взорвать — значило уничтожить всех собак до единой. И жалко, и недопустимо: они здорово выручали нас в трудную минуту. Не взорвать — нельзя, будет серьезный научный конфликт, и не только внутренний… От растерянности, злости, отчаяния и жалости к собакам я закричал зверским голосом. Испуганные сладкоежки веером разлетелись по леднику! В ту же секунду я нажал на кнопку».
Из воспоминаний Михаила Ермолаева
В конечном итоге ученым удалось доказать, что слой горячей стратосферы существует в Арктике и в условиях полярной ночи. Причем он накрывает не только Европейскую Арктику, но и всю Европу в целом. Параллельно полярники проводили исследования новоземельского ледникового щита, ледника Шокальского, вели метеорологические наблюдения.
Трое отчаянных
А еще они спасали людей. Корабль-снабженец не сумел пробиться к острову из-за сложной ледовой обстановки, и оставшимся на зимовку промышленникам с семьями грозил лютый голод. Годовой запас провианта имелся лишь в «Русской Гавани», и Ермолаев с коллегами на аэросанях Ту-5, подаренных им лично авиаконструктором Андреем Туполевым, развозили часть пайка, предназначенного для семерых, десяткам людей, оказавшихся в отчаянном положении.
«Мы не могли жить и работать спокойно, зная, что по всему побережью бедствуют люди. Наш коллектив, таким образом, внезапно разросся. К тому же он был разбросан на пространстве не менее 250 км. Мы ездили вдоль западного берега Новой Земли, посещали становища, как могли, подбадривали и подкармливали промышленников», — рассказывал позднее Михаил Ермолаев.
На помощь терпящим бедствие уже в марте двинулся ледокол «Красин». Но вот беда: на станции «Мыс Желания» перегорели радиолампы, а успех «Красина» был вряд ли реален без надежной радиосвязи. В «Русской Гавани» были запасные радиолампы, и трое смельчаков: Михаил Ермолаев, Курт Велькен и Владимир Петерсен — отправились по ледниковому щиту в сторону станции «Мыс Желания». Они планировали преодолеть 200 км пути за одни сутки — туполевские сани в теории это позволяли. Но мартовский наст не отличался гладкостью, и транспортное средство шло в несколько раз медленнее, чем обычно, а после и вовсе застряло посреди снежно-ледяного поля, засыпанного щебнем. Сани удалось освободить, но тут подоспела новая напасть: на путешественников налетела арктическая бора — могучий ветер, скорость которого порой достигала 60 м/с. Десять суток путники пережидали непогоду, укрывшись в снежной яме.
Аэросани экспедиции Ермолаева. Фото: из статьи Николая Тимонина «Первопроходец. Рассказ о Михаиле Михайловиче Ермолаеве»
Наконец они смогли вновь тронуться в путь. До цели им оставалось 100 км. Сани пришлось оставить — прикинув оставшиеся запасы бензина, полярники поняли, что его не хватит. Мешок со снаряжением и радиолампами несли пешим ходом — Ермолаев и Петерсен повесили его на шест, который тащили вдвоем на плечах. Велькен начал понемногу отставать, а в какой-то момент и вовсе не смог двигаться дальше, так что его тоже пришлось тащить на себе. Чтобы как-то облегчить груз, выкинули все, кроме примуса и заветных радиоламп.
В какой-то момент Велькен начал страдать от галлюцинаций — среди снегов и льдов ему стала мерещиться вода. В итоге геофизику устроили надежное убежище в заливе Красивый: соорудили хижину из снега и плавника, в которой уложили пострадавшего на нары из досок, укрыли теплыми малицами, вход завесили одеялом. На случай визита полярного медведя немецкому ученому оставили револьвер. Ермолаев и Петерсен, голодные и обессилевшие, продолжили свой путь к «Мысу Желания».
«Нами владели лишь три мысли: дойти, выслать людей за Куртом, напиться чаю. Но с каждым шагом мысль о горячем чае все более прочно выходила на первый план, откуда мы с неохотой гнали ее. Глубокой ночью я увидел огонек. Это меня не обрадовало — я решил, что начинается нечто вроде велькеновского "нарзана". Спросил Володю, а тот кричит: "Вижу! Там огонь!" Ну, думаю, беда — оба рехнулись! Луна уже зашла, мы двигались в полной темноте. Внезапно прямо перед нами засиял окнами дом. За стеклами мелькали тени, до людей было не более пятидесяти шагов, а мы стояли и не могли сдвинуться с места. Из дома вышел на наблюдения метеоролог. Он, вероятно, принял нас за медведей и вскрикнул. Я до того растерялся, что не нашел ничего лучше, как спросить:
— Простите, это «Мыс Желания»?..
В ответ я услышал:
— Вы Ермолаев? Но ведь вы же все погибли две недели назад!»
Из воспоминаний Михаила Ермолаева
Когда полярники, зимовавшие на «Мысе Желания», добрались до убежища Велькена, выяснилось, что револьвер ему пригодился — к ученому и впрямь наведался медведь, которого тот сумел ранить и отогнать прочь. В итоге все трое путешественников выжили. «Красину» обеспечили надежную радиосвязь, и он благополучно добрался до места. Именно ледокол вернул Ермолаева и его коллег в «Русскую Гавань». Велькену предложили отправиться на Большую землю, но тот не пожелал уезжать раньше времени: «Я останусь со своими товарищами, спасшими мне жизнь». Аэросани в конце концов тоже нашли и вернули на станцию — позже они даже были задействованы в съемках фильма «Семеро смелых». А Михаил Ермолаев в 1934 году получил почетный орден Трудового Красного Знамени в награду за организацию помощи новоземельским промышленникам.
Один заключенный
Всего через четыре года, в 1938-м, знаменитый полярник оказался в тюрьме. Он ждал этого — к тому моменту его наставник Рудольф Самойлович уже попал в застенки, из которых уже не выбрался. Трагикомическая сторона ситуации заключалась в том, что, как выяснилось на допросе, взять должны были не Ермолаева, а его тезку — в деле был указан совершенно другой год рождения и обстоятельства жизни. Однако о том, чтобы отпустить пленника, речи не шло. Ему предложили признаться в работе на иностранную разведку, только непонятно на какую, и в итоге сделали выбор в пользу французской. У самого полярника это вызывало некоторое недоумение, поскольку французским языком он совершенно не владел, в отличие от английского и немецкого. Но дело следствия заключалось не в том, чтобы установить истину, а в том, чтобы получить признание.
«Поместили меня в одиночку. Что это значит, не понять тому, кто этого не испытал. После длительного или не очень содержания в одиночке — в зависимости от состояния нервной системы — человек, любой человек, перестает быть нормальным. Не знаю, что больше угнетало меня — абсолютная ТИШИНА или сменявшие ее крики истязаемых.
Прошел я и курс «горячей обработки»: сутками стоял… пока не падал. А ноги у меня обморожены были на Севере, в Новоземельской экспедиции. Стояние причиняло неимоверную боль — с той поры и началась на правой ноге гангрена, мучила потом всю жизнь».
Михаил Ермолаев «Мои лагерные годы. Воспоминания»
Правда, через некоторое время идея шпионажа была отринута. В итоге суд военного трибунала Ленинградского военного округа осудил Ермолаева на 12 лет лишения свободы за направление геологического отдела в русло академизма, а также за участие в разработке вредительского третьего пятилетнего плана и проведение его в жизнь. Около трех месяцев ученый работал конструктором-вычислителем в конструкторском бюро знаменитых «Крестов», а потом его выпустили. Позже Ермолаев вспоминал: «Чувствовал ли я радость? Скорее, нет. Меня потряс произвол: мой арест был так же неправомерен, как и освобождение! Меня преследовала мысль, что я освобожден случайно, так же как раньше был убежден, что случайно посажен».
«Кресты». Фото: rusneb.ru
Он оказался прав: уже в 1940 году его вновь взяли под арест и отправили в недавно основанный лагерь в Коми АССР. «Никакой ошибки уже не было: арестовали меня как зятя Самойловича и немецкого шпиона», — писал полярник. Поначалу он работал на лесоповале, где его выручали молодость и арктическая закалка, к тому же он «край этот знал и любил — бывал в экспедициях». Позже его перевели на должность, связанную с разработкой карьеров строительных материалов для железной дороги Котлас — Воркута. Еще через некоторое время Ермолаев стал начальником отдела стройматериалов, а там и старшим геологом производственного отдела. Одна из его заслуг — разработанный оригинальный метод прокладки рельсов и шпал в условиях вечной мерзлоты.
«Повторю, что приговорен был к ИТЛ 30.12.40 сроком на восемь лет. Но отсидел в лагерях только три с небольшим. 18 января 44-го из лагеря я был освобожден "за отбытием срока наказания с сокращением первоначального срока" Почему?.. Дважды, в 42-м и 43-м годах, приказом по Севжелдорлагу НКВД "за высокие показатели по проведению работ на строительстве" мне снижали срок наказания. Я специально привел эти сухие строки. Обратите внимание на годы — ШЛА ВОЙНА! А мы тянули дорогу по вечной мерзлоте — единственную тогда такую дорогу в европейской части Союза, и оказалась она в условиях войны и послевоенной разрухи жизненно необходимой…»
Михаил Ермолаев «Мои лагерные годы. Воспоминания»
Оказавшись на воле, исследователь продолжил работу на железной дороге, став одним из вольнонаемных работников. Когда война закончилась, он переехал в Сыктывкар, куда к нему вскоре прибыла жена с тремя детьми. Позже они перебрались в Архангельск. А в январе 1955 года Ермолаев получил извещение прокуратуры СССР и Главной военной прокуратуры о том, что его дело прекращено за отсутствием состава преступления с полной реабилитацией.
Семья вернулась в Ленинград. Михаил Михайлович преподавал на географическом факультете Ленинградского университета и разработал учебник «Введение в физическую географию», за который получил от Географического общества золотую медаль имени П. П. Семенова-Тян-Шанского. В 1971 году он основал кафедру географии океана на географическом факультете Калининградского государственного университета и стал заведующим этой кафедры, продолжая параллельно работать в Ленинграде.
А еще Ермолаев регулярно принимал участие в телепередаче «Турнир СК», был там председателем Коллегии справедливости. Впервые он появился в программе, посвященной Юрию Герману, которая вышла незадолго до смерти писателя.
Ермолаев на телепередаче «Турнир СК». Фото: Научный архив РГО
«Был у нас для Юрия Павловича сюрприз: появление на экране профессора М. М. Ермолаева, которого он знал молодым ученым-полярником, приглашенным режиссером С. Герасимовым быть научным консультантом их фильма "Семеро смелых". <…> Помните, в фильме: сильнейший шторм, многометровые заносы, поломка аэросаней, пеший переход с едва живым ослабевшим товарищем? Все это было на самом деле. Михаил Ермолаев и Володя Петерсон, падая от изнеможения и вновь вставая, поддерживали, тащили, несли на носилках по ледниковому щиту замерзающего Курта Велькена. Многое из той зимовки было использовано Ю. П. Германом в сценарии. <…> Ю. Герман считал М. Ермолаева погибшим. И вот теперь он явился из небытия, пришел на передачу и живо, образно, с юмором вспоминал об их общей молодости, о смешных эпизодах на съемках фильма».
Из воспоминаний редактора и продюсера передачи Тамары Львовой
Несмотря на множество испытаний, через которые прошел Михаил Ермолаев, он сохранил и жизнелюбие, и оптимизм, и живой исследовательский интерес к окружающему миру, присущий любому ученому. «Глубокая образованность, беспредельная, как мне кажется, разносторонность, обаяние и особая, высшая порядочность много испытавшего и много пережившего человека — таковы черты Михаила Михайловича Ермолаева», — вспоминал знавший его лично журналист Зиновий Каневский.
Ольга Ладыгина