Кто и как живет в постиндустриальном мире: географы отвечают социологам и экономистам

Привычно употребляя термин «постиндустриальное общество», мы не всегда отчетливо осознаем, что же на самом деле подразумевается. Этот вопрос обсуждают уже более полувека экономисты, социологи, философы, культурологи. В московской Штаб-квартире РГО собрались географы, чтобы представить свою точку зрения на тему постиндустриальности. Круглый стол под интригующим названием «Постиндустриальный мир: миф или реальность?» стал очередным мероприятием в рамках проекта РГО «Вопросы о географии».

Модератор круглого стола Александр Лобжанидзе отметил, что вопрос сложный, учитывая различия между странами. Существует ли постиндустриальный мир как некая целостность? Каковы критерии постиндустриальности? Действительно ли развитые страны деиндустриализируются? И какие последствия несет для человечества постиндустриальная эпоха?

Алексей Наумов напомнил, что Александр Горкин в 2007 году написал работу «Постиндустриальность стран мира». Это стало первой попыткой российских географов обобщить представления о постиндустриальном развитии на материале разных стран. Горкин использовал три показателя: доля третичного сектора ВВП, доля пользователей интернета, расходы на научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы к ВВП. В результате получился рейтинг. На первом месте оказалась Исландия, далее США, Финляндия, Швеция, Дания — всего 76 стран. Россия нашлась в середине, завершали список Уганда, Индонезия, Нигерия.

Но сам же ученый задумался: а корректно ли только лишь по численным показателям судить о постиндустриальном развитии стран мира?

Алексей Наумов проанализировал несколько показателей, которые могли бы характеризовать постиндустриальное общество. Среди них количество мобильных телефонов на душу населения и пользователей интернета, урбанизированность и третичный сектор (то есть услуги) и т. д. Оказалось, что все эти критерии небезупречны.

Как отметил эксперт, современный мир представляет собой пеструю мозаику стран, которая не поддается шаблонным оценкам. Обобщения вроде перехода всего человечества в постиндустриальную эпоху столь же далеки от действительности, как и усредненные по миру в целом статистические показатели.

Ключом к пониманию различий в развитии и распространении по миру процессов постиндустриализации, по его мнению, служит типологический подход, разработанный представителями отечественной школы географического страноведения.

Экономика ряда стран, действительно, давно стала в полном смысле постиндустриальной (например, в малых привилегированных странах, странах-«квартиросдатчиках»). Однако даже в наиболее развитых странах, где основную часть ВВП генерируют услуги, промышленное производство и сельское хозяйство никуда не делись. Они стали менее трудоемкими, но физический объем продукции этих традиционных секторов экономики не претерпел существенного сокращения, а зачастую даже вырос.

— Как показывает пример США, прогресс постиндустриализации может представляться не благом, а проблемой, что делает одним из национальных приоритетов реиндустриализацию, — напомнил эксперт одну из основных тем международных новостей.

Контрасты в уровне развития между постиндустриальными государствами и странами, застрявшими на стадии доминирования в экономике аграрного сектора или классической (энергоемкой, трудоемкой, экологически вредной) промышленности приводят к острым геополитическим проблемам. В крупных странах подобные противоречия существуют и на межрайонном уровне. Поэтому ответ на вопрос «Живем ли мы в постиндустриальном мире?» зависит от детальности и масштаба, а также всегда требует точной географической привязки.

В Индии происходит серьезная трансформация отраслевой структуры, которая приобретает более адекватный для современной экономики вид: сокращается доля первичного сектора в пользу третичного (при этом доля промышленности изменяется несущественно). В настоящее время третичный сектор является самым крупным и наиболее динамичным сегментом индийской экономики.

Однако во многом сфера услуг представляет собой ремесленничество, транспортные услуги и мелкую торговлю, что вряд ли является признаком постиндустриальности экономики. А доля занятости в сельском хозяйстве составляет 41,5%. Это уже совсем не похоже на то, что происходит в развитых странах.

С другой стороны, Индия известна своими разработчиками компьютерных технологий и фармацевтической промышленностью. При этом она остается страной, где уровень грамотности составляет, по разным оценкам, 70–77% — один из низких показателей в мире. Для сравнения, в Китае — более 92%. Другими очевидными и пока нерешенными проблемами остаются бедность, скрытая безработица, ранняя вовлеченность детей в труд.

Наталья Галищева полагает, что индийская экономика не может считаться постиндустриальной, ее характер — аграрно-индустриальный (или индустриально-аграрный, как уточняют некоторые специалисты). Достоинство индийской модели — в балансе между традиционным сектором и современным.

Александр Лобжанидзе добавил к выступлению коллеги-экономиста географический аспект. По его словам, большую роль играют региональные различия внутри одной страны:

— Есть Бангалор — это постиндустриальная составляющая Индии, есть «промышленный четырехугольник», а есть аграрные районы, которые совершенно отличаются по характеру развития от хедлайнеров.

Поэтому в постиндустриальном обществе главную роль играет наука, образование, знания. При этом тяжелая промышленность сокращается и увеличивается сфера услуг. Соответственно, сокращаются загрязнения окружающей среды. Устойчивое развитие требует очень многих ограничений, которые могут позволить себе только постиндустриальные страны.

Но постиндустриальных стран подавляющее меньшинство. Большинство стран находятся на индустриальной или даже аграрной фазе развития. Они должны идти путем индустриализации, а значит, окружающая среда будет только загрязняться. Устойчивое развитие — это глобальный процесс, так как охватывает все глобальную геосистему. Только тогда, когда постиндустриальное развитие охватит все страны мира, можно будет говорить об устойчивом развитии. Но понятно, что в обозримом будущем этого не произойдет, и устойчивое развитие остается всего лишь благим намерением.

По мнению эксперта, в противоположность утопическим, хотя и гуманным, идеям, к которым он относит устойчивое развитие, сегодня мы должны говорить о рациональном природопользовании. Кстати, идею и сам термин сформулировали еще задолго до «устойчивого развития» отечественные ученые.

Например, индустрия туризма играет роль своего рода экологического лобби, поскольку рекреация превратилась в ресурс. Интеллектуальное производство создало новый тип городов, ставших антитезой старопромышленным городам.

— Для тех, кто работает извилинами, это фактор производительности труда, — заметил эксперт.

По его словам, бизнес в современную эпоху стал колоссальным локомотивом экологизации. Например, существует очевидный запрос относительно богатых стран на экологически чистые продукты. В свою очередь, страны третьего мира поняли, что на этом можно хорошо зарабатывать на рынках богатых стран.

Постиндустриальные страны выступают застрельщиками низкоуглеродной повестки. Развивается возобновляемая электроэнергетика.

Интересные процессы происходят в Китае, где масштабы индустриального развития перекрывают параметры США. Однако, по словам Дмитрия Лопатникова, в Китае идею коммунизма заменили идеей построения экологической цивилизации.

— Колоссальная интрига: если Китай пройдет стадию экоперехода (а шанс очень большой), это станет событием мирового значения, которое будет внушать оптимизм в отношении глобального перехода, — сказал он.

А вот Индия существенно отстает в этом смысле от своего соседа. Хотя у страны масштабные планы и есть подвижки, но пока приоритеты сугубо экономические.

Эксперт назвал три угрозы для экологии. Первая — общая турбулентность в мире. Если она будет усиливаться, всем станет не до экологии. Вторая — экологический популизм, лицом которого, по мнению докладчика, является Грета Тунберг. Наконец, третья угроза — трампизм: президент США — откровенный противник экоповестки.

— Все перечисленные факторы существенно усложнили экологическую панораму современного мира. Пойдем ли мы все по пути Швейцарии или Норвегии — большой вопрос, — резюмировал Дмитрий Лопатников.

В современную эпоху более значимым фактором, чем географическая близость, становится информационная доступность. Проблема территориальной диспропорции интернета является одной из самых актуальных на протяжении последних десятилетий. Происходит «цифровой разрыв». Эта концепция была впервые сформулирована в конце 90-х годов. А в 2011 году ООН признало право доступа к интернету неотъемлемым правом человека.

— Представители информационно бедных регионов и социальных групп оказываются, по сути, в другой вселенной, — сказала Анастасия Нагирная. — Парадокс, но регионы, которые могли бы потенциально получить самые большие выгоды от цифровизации (удаленные области, сельская местность), отстают в развитии интернета.

Однако есть и хорошие новости. «Цифровой разрыв» постоянно сокращается, с 2000 года — почти в 200 раз. Если в начале 2000-х была обеспокоенность, что интернет так и останется привилегией развитых стран, то сейчас в развивающихся странах проживают три четверти всех пользователей Сети. Большую роль в этом сыграл мобильный доступ к широкополосному интернету. Характерно, что в группу лидеров по мобильному доступу входят такие страны, как Камбоджа и Монголия.

— Это проявление обгоняющего сценария развития, — отметила эксперт. — Отстающие страны «перепрыгивают» целые этапы информационной модернизации на новом витке научно-технического прогресса.

Однако в сфере информационного наполнения интернета развитые страны сохраняют доминирующее положение. В США живут лишь 6% мировой интернет-аудитории, а этой стране принадлежит 30% всех сайтов. Соответствующие показатели для стран БРИКС выглядят так: 41% интернет-пользователей и 12% сайтов (данные на 2023 год).

— Похожая картина наблюдается в области языкового наполнения интернета, — отметила Анастасия Нагирная. — В мире, по разным данным, существует 7–8 тыс. языков. Из них только 5% представлены в интернете. Более половины всех сайтов — англоязычные, хотя английским языком владеет примерно 18% населения мира.

И еще один примечательный факт: 50% центров обработки данных находятся на территории США.

Пандемия стала катализатором интернет-коммерции. До нее покупки в интернете делала четверть населения Земли, а после 2022 года — уже больше половины. Это привело к структурным сдвигам в мировой торговле, а лидером здесь стал Китай.

Эксперт напомнила и еще об одном элементе современного (постиндустриального) общества — искусственном интеллекте (ИИ), эффект от которого мы еще не вполне понимаем. Однако очевидно, что ИИ, с одной стороны, дает беспрецедентный рост возможностей по обработке информации, а с другой — угрожает вытеснить человека теперь уже из творческих профессий, которые считались главными «выгодоприобретателями» постиндустриальной экономики.

Объем ПИИ по отношению к валовому мировому продукту вырос с 1990 года примерно с 10% до 43–47%. Традиционно главными инвесторами и получателям ПИИ были развитые страны. Однако в эпоху глобализации развивающиеся страны принимают все более активное участие в этом процессе. Среди причин — улучшение инвестклимата в таких странах и стремление диверсифицировать инвестиции, в том числе географически.

Тем не менее основу глобальной инвестиционной системы составляет уже классическая триада: Европа, Азия, Северная Америка. При этом наблюдается увеличение доли Азии.

Дмитрий Самусенко отмечает, что в пространственной структуре ПИИ присутствует заметная асимметрия, которая проявляется в разделении стран мира на преимущественно экспортеров и преимущественно импортеров. Мы видим три группы: страны-инвесторы, страны-реципиенты, страны с примерно сбалансированным характером инвестиционного участия. По сравнению с 1990 годом сегодня наблюдается увеличение стран, преимущественно получающих инвестиции.

Эксперт отметил любопытную особенность: США, некогда игравшие роль преимущественно инвестора, превратились в получателя иностранных инвестиций. При этом возможный эффект «тарифных войн», инициированных президентом Дональдом Трампом, еще впереди.

— В процессе глобальной экспансии ПИИ территориальные диспропорции постепенно сглаживаются, — отметил тенденцию Дмитрий Самусенко. — В то же время в инвестиционных процессах центр является наиболее самодостаточной зоной мирового хозяйства. Примерно 60% ПИИ циркулируют между странами центра, в то время полупериферия и периферия критически зависят от притока прямого иностранного капитала из центра.

Завершая двухчасовой круглый стол, многим напомнивший научную конференцию, его модератор Александр Лобжанидзе констатировал масштаб научной проблемы и бесконечность процесса познания.

— Не знаю, получили ли мы ответ на вопрос, является ли деиндустриализация мифом, но мы получили широкую панораму самых разных процессов, происходящих в мире, от экономических до экологических, — сказал он. — Современный мир чрезвычайно мозаичен. Общая картина складывается из многих показателей, мы не рассмотрели и пятой части. Интересно посмотреть, чем закончится «война тарифов» Дональда Трампа, выяснить, так ли независимы постиндустриальные страны, в то время как корабли с редкоземельными металлами плывут из Китая в США, поразмышлять, как изменится информационное пространство, когда цена на айфоны взлетит. И как все вообще изменится в условиях мировой турбулентности.

Айвар Валеев