Проблема выживания в диких условиях становится особенно острой, когда речь идёт о людях, не привыкших к подобному. Одно дело охотники, которые умеют добывать еду и не боятся ночевать на природе. Совсем другое – балованные аристократы и городские жители. Однако примеры таких "робинзонов" тоже существуют.
На острова за хулиганство
Двоюродный дядя Льва Николаевича Толстого, граф Фёдор Толстой оставил о себе яркую, хотя и не слишком добрую память. По слухам, на его счету было чуть ли не 70 дуэлей – именно после одной из них в 1803 году он попал на корабль Крузенштерна, отправлявшийся в первую русскую кругосветку. На дуэли Толстой тяжело ранил своего противника, и ему грозила тюрьма. Чтобы избегнуть её, граф выдал себя за собственного двоюродного брата, тоже Фёдора Ивановича, который был одним из членов экипажа, но не стремился совершить кругосветное путешествие. Когда подлог вскрылся, "Надежда" и "Нева" были далеко в море.
К тому моменту, как суда добрались до Алеутских островов, необузданный граф Толстой исчерпал терпение капитанов Ивана Крузенштерна и Юрия Лисянского. Геннадий Грудев в своих "рассказах", опубликованных в историко-литературном сборнике "Русский архив" в 1898 году, писал, что "на корабле наклонности Толстого скоро обнаружились, и он такую развёл игру и питьё, что Крузенштерн решил от него отделаться". Есть и другие свидетельства буйного поведения Толстого.
"На корабле Фёдор Иванович придумывал непозволительные шалости. Сначала Крузенштерн смотрел на них сквозь пальцы, но потом пришлось сажать его под арест. Но за каждое наказание он платил начальству новыми выходками, он перессорил всех офицеров и матросов, да как перессорил! Хоть сейчас же на ножи! Всякую минуту могло произойти несчастье, а Фёдор Иванович потирал себе руки. Старичок корабельный священник был слаб на вино. Фёдор Иванович напоил его до сложения риз и, когда священник как мёртвый лежал на палубе, припечатал его бороду сургучом к полу казённой печатью, украденной у Крузенштерна. Припечатал и сидел над ним; а когда священник проснулся и хотел приподняться, Фёдор Иванович крикнул: «Лежи, не смей! Видишь, казённая печать!» Пришлось бороду подстричь под самый подбородок".
Из воспоминаний Марии Каменской, двоюродной племянницы Фёдора Толстого
Фаддей Булгарин был уверен, что причиной высадки неуёмного пассажира было то, что он вмешался в спор между капитанами, чем вывел из себя обычно сдержанного Крузенштерна. Племянница же графа считала, что его выгнали с корабля за хулиганство и вандализм.
"На корабле был ловкий, умный и переимчивый орангутанг. Раз, когда Крузенштерн отплыл на катере куда-то на берег, Толстой затащил орангутанга в его каюту, открыл тетради с его записками, положил их на стол, сверху положил лист чистой бумаги и на глазах обезьяны стал марать и поливать чернилами белый лист. Обезьяна внимательно смотрела. Тогда Фёдор Иванович снял с записок замазанный лист, положил его себе в карман и вышел из каюты. Орангутанг, оставшись один, так усердно стал подражать Фёдору Ивановичу, что уничтожил все записи Крузенштерна. За это Крузенштерн высадил Толстого на какой-то малоизвестный остров и сейчас же отплыл. Судя по рассказам Фёдора Ивановича, он и на острове продолжал бедокурить, живя с дикарями, пока какой-то благодетельный корабль не подобрал его – татуированного с головы до ног".
Из воспоминаний Марии Каменской, двоюродной племянницы Фёдора Толстого
Так или иначе, Толстой оказался на островах "русской Америки", и прошёл год, прежде чем он добрался до Санкт-Петербурга. Своей племяннице он рассказывал не только о своих шалостях, но и об опасностях. Например, однажды граф чуть не свалился в пропасть – его удержало видение святого. У графа был самостоятельно сделанный календарь, по которому он смог определить дату события – 12 декабря, день Св. Спиридония, покровителя всех графов Толстых. Были у "робинзона" в запасе и другие занимательные истории.
"Толстой пробыл некоторое время в Америке, объездил от скуки Алеутские острова, посетил дикие племена Колошей, с которыми ходил на охоту, и возвратился через Петропавловский порт сухим путём в Россию. С этих пор его прозвали Американцем. Дома он одевался по-алеутски, и стены его были увешаны оружием и орудиями дикарей, обитающих по соседству с нашими Американскими колониями… Толстой рассказывал, что Колоши предлагали ему быть их царём".
Фаддей Булгарин
С Алеутских островов Фёдор Толстой выбрался на неизвестном судне, доставившем его на Камчатку к началу 1805 года. Дальше путь графа лежал через всю Сибирь – где-то по воде, где-то верхом, где-то на собаках, а то и пешком, поскольку денег у него практически не осталось. В вотяцком крае (нынешней Удмуртской республике) его повстречал мемуарист Филипп Вигель, на которого Толстой произвёл сильное впечатление.
"На одной из станций мы с удивлением увидели вошедшего к нам офицера в Преображенском мундире. Это был граф Ф. И. Толстой, доселе столь известный под именем Американца. Он делал путешествие вокруг света с Крузенштерном и Резановым, со всеми перессорился, всех перессорил и как опасный человек был высажен на берег в Камчатке и сухим путём возвращался в Петербург. Чего про него не рассказывали…"
Из записок Филиппа Вигеля
К сожалению, ни подробности жизни Толстого на островах, ни детали путешествия в Санкт-Петербург неизвестны. А кличка «Американец» так за ним и осталась.
Кочегар с ледокола "Александр Сибиряков"
25 августа 1942 года знаменитый советский ледокол был потоплен тяжёлым немецким крейсером "Адмирал Шеер". Кочегар Павел Вавилов был единственным, кому посчастливилось выжить и не попасть в плен. Какое-то время он держался на плаву, ухватившись за обломок погибшего корабля, потом ему удалось залезть на шлюпку, с которой перед этим немцы сняли всех уцелевших. На шлюпке он обнаружил банку с галетами, спички, пару топоров, бочонок пресной воды и наган с патронами и запасной обоймой. Вдобавок Вавилову удалось выловить часть запасов с "Александра Сибирякова": спальный мешок, тюк с тёплой одеждой и мешок с отрубями.
С помощью доски, которую он использовал на манер весла, Вавилов добрался до ближайшей земли – это был остров Белуха. Он поселился на вершине заброшенного маяка – на острове моряк заметил белую медведицу с двумя медвежатами, и надеялся, что эта мера обезопасит его ночью. Дров на скалистом острове практически не было, Вавилов разбирал старые постройки и искал выброшенные морем обломки дерева. Пресную воду приходилось добывать, растапливая снег и лёд. Ел кочегар сваренные на костре отруби с галетами. Несколько раз мимо проходили корабли, но они не замечали маленькую фигурку, отчаянно размахивающую фуфайкой. Так прошло 34 дня.
Наконец, его увидели с проходящего мимо парохода "Сакко". Пришвартоваться и спасти Вавилова не получилось из-за большой волны, характерной для Карского моря, но на следующий день над островом появился гидросамолёт. Он тоже не смог спуститься, но сбросил мешок с шоколадом, сгущёнкой и запиской: "Мы тебя видим, но сесть не можем, очень большая волна. Завтра прилетим ещё. Остерегайся медведей, на соседнем острове их много". На следующий день Вавилов снова получил мешок, где был шоколад, а также сгущённое молоко, жареная рыба и папиросы. На четвёртый день "робинзона" удалось снять с острова – лётчик Иван Черевичный сумел сесть на воду, несмотря на штормовую волну.
Вавилов продолжил работать на флоте и достиг больших успехов: он стал почётным полярником и получил немало наград: орден Ленина, медаль Нахимова и медаль "За трудовую доблесть", а в 1960 году ему присвоили звание Героя Социалистического Труда.
Жертва стоячей волны
В конце марта 1979 года Паулюс Нормантас отправился в плавание по Аральскому морю на надувной парусной лодке – швертботе "Аргонавт". Он планировал походить под парусом по проливам и протокам между островками в районе юго-восточного архипелага Тайлакджеген (в переводе – "Годовалый верблюжонок плавал") и порыбачить. Но застрял на первом же островке: стоячие волны сейши захлестнули пляж, на котором "Аргонавт" дожидался хозяина, и унесли лодку. Добраться до неё вплавь по холодному весеннему морю Нормантасу не удалось.
"Бросаюсь к саквояжу, там ласты. Раздеваюсь, но шерстяной свитер оставляю на теле: так будет теплее. Прыгаю в воду, однако, проплыв метров двадцать, поворачиваю обратно и, словно пробка из шампанского, вылетаю на берег – вода, температура которой не больше 8–9° С, захватила дух и сковала мышцы. Расстояние до лодки ничтожное, но я не в состоянии преодолеть барьер холода!"
Из воспоминаний Паулюса Нормантаса
Новоявленный "робинзон" надеялся, что мимо его островка пройдёт какое-нибудь судно, и чтобы его заметили, развёл костёр – благо, спички были рассованы по всем карманам. Кроме того, в его распоряжении было белое полотенце, размахивая которым, он надеялся привлечь к себе внимание. Первую ночь он провёл в наспех сделанном из тростника "вигваме", для тепла обложенном травой. От мартовского холода жилище не слишком защищало – ветер продувал его насквозь, к утру стены покрылись изморозью. На следующий день Нормантас построил себе землянку из глины и даже соорудил в ней печку.
"Вынимаю из саквояжа вещи, раскладываю всё, что осталось при мне: ружьё, ласты "Дельфин", маска, трубка, охотничий нож, перочинный нож, часы, линза, карта, карандаш, принадлежности для туалета, иголки с нитками, полбуханки хлеба, щепотка чаю, 22 куска сахару, шесть луковиц, две головки чесноку, восемь коробок спичек и одежда – «в чём стоял». Конечно, в тёплый сезон или в лесу ночёвка не представляла бы проблему. Здесь же и дров нет, только хворост саксаула да тростник, всё это сгорает за несколько минут. А в чём кипятить чай?"
Из воспоминаний Паулюса Нормантаса
Следующей задачей он поставил себе закаливание. Практически все запасы Нормантаса исчезли вместе с лодкой, но он увлекался подводной охотой и, имея подводное ружьё, мог таким образом обеспечить себя едой. Для этого ему нужно было научиться совершать хотя бы десятиминутные заплывы при температуре порядка 8° С. Проблему питья пока позволяло решить Аральское море – по весеннему времени на поверхности вода была почти пресной благодаря половодью, которое несло сюда потоки рек Амударьи и Сырдарьи.
Пробежки, плавание быстрым кролем, упражнения на задержку дыхания – за десять дней форсированных тренировок Нормантас пришёл в форму, несмотря на то что всё это время ему приходилось обходиться без еды. На одиннадцатый день он сумел загарпунить крупного сазана, нескольких судаков и сомов. Вялил, варил, запекал рыбу – другой еды не было.
Ещё через неделю остров полностью выгорел – поднявшийся ветер разнёс по нему угли костра; сухая трава, тростник и саксаул исчезли в огне за полтора часа. Нормантасу не оставалось ничего, как перебраться на другой остров. Ему предстояло преодолеть вплавь около 700 метров.
"Ласт уже не чувствую. Стопы ног словно деревянные. Окоченели все мышцы, сжались жилы. Замедляю движения. Каждое резкое усилие теперь может вызвать судороги. Дрожу со стоном. <…> Холод действует как наркоз. Потерял чувство времени. <…> Плыву в одежде. Перед собой толкаю маленький плотик – зеноц: так памирские таджики называют надутые воздухом бурдюки, используемые для переправ через горные реки. Мой зеноц необычен – он сделан из шкурок сомов, на нём жалкие пожитки современного Робинзона. Предстоит преодолеть пустяковое расстояние – 700 м, но температура воды – всего 10–11°".
Из воспоминаний Паулюса Нормантаса
На новом острове "робинзон" провёл ещё месяц. В рыбе недостатка не было, но скудость рациона и отсутствие общения всё больше его тревожили. Вдобавок в мае остро встала проблема пресной воды – даже роса на острове оказалась солёной из-за солончаков. Кроме того, потихоньку начали просыпаться змеи – встреча с ядовитой эфой могла бы окончиться трагически. 9 мая, в День Победы, Нормантас начал продвигаться к берегу.
"Вода ещё далеко не тёплая – около 15–16 °С, однако ждать дальше нельзя; отсутствие пресной воды, появление змей и одиночество заставляют меня торопиться. Уже полтора месяца, как я в плену у Арала. Пользуясь картой, составляю маршрут заплывов к обитаемому берегу: путь проходит через 16 островов. Проливы между ними – от 0,5 до 3,5 км. Шкуры сомов набил запасами сушёной рыбы. Резиновый мешок с документами надел на шею. <…> Узкие протоки переплывал раздевшись, так легче, длинные – в одежде, так теплее. Перед самыми широкими проливами провожу на очередном острове целый день, чтобы разведать маршрут, отдохнуть и пополнить запасы рыбы. Сплю у костра. По утрам очень мёрзну. Чем ближе к берегу, тем солонее вода. Мучаюсь от жажды. Проходит аппетит".
Из воспоминаний Паулюса Нормантаса
В одном из проливов путешественник лишился всего своего имущества – налетевший шквальный ветер поднял волны, и они разбили плотик. Ружьё, ботинки и "посуда" из консервных банок пошли на дно. Когда на десятый день Нормантас добрался до берега, ему пришлось "вырезать" обувь из ласт. Через день пешего перехода он встретил чабанов, которые от души накормили "робинзона". На попутных грузовиках он добрался до станции, где из любопытства взвесился – за 55 дней на островах он потерял 15 килограммов. Но выжил!
Ольга Ладыгина