"Вот, Сашка, а теоретически я мог бы в тебя стрелять…"

В этом году мы отмечаем 195-летие Петра Семёнова-Тян-Шанского. Выдающийся исследователь, путешественник и государственный деятель был ещё и хорошим отцом и дедом. А его потомки сделали немало для своей страны в самые тяжёлые годы ХХ века. Судьбы этих людей, во многом поучительные, достойны, чтобы о них знать и помнить.

От двух браков у Петра Петровича было восемь детей. Четверо из них стали родителями. Основная часть потомков Петра Петровича жила (а некоторые живут до сих пор) в доме №39 на 8-й линии Васильевского острова. Сюда знаменитый исследователь и путешественник переехал после женитьбы на Елизавете Андреевне, дочери хозяина дома — известного экономиста, государственного деятеля, действительного члена и председателя статистического комитета Императорского Русского географического общества Андрея Парфеновича Заблоцкого-Десятовского.

По мере увеличения семьи самого Петра Петровича, а тем более с появлением внуков тесть отдал ему весь второй этаж. Дом Заблоцкого-Десятовского теперь считается вторым родовым гнездом Семёновых-Тян-Шанских (после усадьбы Рязанка, где вырос Пётр Петрович). В этом большом и некогда счастливом доме в течение января — марта 1942 года несколько потомков Петра Петровича скончались от истощения.

Первым в этой скорбной цепочке стал младший (если не считать Ростислава, умершего от туберкулеза в 14-летнем возрасте) сын Петра Петровича Измаил Петрович. К тому времени он был известным учёным, одним из основоположников российской военной метеорологии. По свидетельству его внука Александра Семёнова-Тян-Шанского, Измаил Петрович имел даже звание полковника Русской императорской армии, хотя был абсолютно мирным человеком. Всё дело в том, что с развитием военной авиации, а особенно в годы Первой мировой войны, метеорология стала чрезвычайно востребованной дисциплиной.

Измаил Петрович умер 3 января 1942 года. Уже довольно пожилой человек, он, как свидетельствуют родственники, делился своим блокадным пайком с горячо любимой женой Надеждой Владимировной, которая перенесла инсульт. Супругу Измаил Петрович спас, а вот себя нет…

Спустя две недели умер его племянник Михаил Дмитриевич, сын единственного сына Петра Петровича от первого брака — с Верой Александровной (в девичестве Чулковой). Незадолго до этого, 9 декабря 1941-го, уже во время блокады, Михаил Дмитриевич защитил докторскую диссертацию по географии. Он немного не дожил до своего 60-летия.

Его сестра Вера Дмитриевна писала, что еще 10 января Михаил приходил к ней в гости: "Усталый, слабый, и несмотря на полную мою окаменелость, моё сердце переворачивалось, замирало, глядя на брата, у него с моим мужем завязался разговор. Они даже оживились, говорили о будущем, лучшем и скором… Потом перешли на поэзию. Михаил прочёл свои новые стихи. Я в это время заварила кофе, ещё оставшийся, дала какие-то лепёшки из картофельной шелухи, кусочек сахара и несколько "пьяных" вишен. Бедный мой брат растрогался до слёз от такого угощения. Они чокнулись вишнями за будущее".

В начале февраля, спустя месяц после смерти отца, умер Святослав Измайлович. Ему было всего 34 года. Он работал инженером на машиностроительном заводе им. Карла Маркса. До войны предприятие выпускало ткацкие станки, а во время Великой Отечественной перешло на производство минометов "Катюша" и боеприпасов к ним. До работы и обратно приходилось идти не менее 10 км. И так каждый день, а зима 1942 года выдалась мало того что голодной, но и аномально холодной…

Через несколько дней, 8 февраля, — новая трагедия. Не стало Вениамина Петровича Тян-Шанского, жившего неподалеку, в доме на 3-й линии Васильевского острова. В каком-то смысле он был ближе всех к своему отцу. Блистательный географ, доктор наук, профессор, почётный член Географического общества СССР. Именно Вениамин Петрович основал первый в стране географический музей. Он просуществовал в Петрограде-Ленинграде с 1919 по 1936 год, а потом был фактически разгромлен. Сын Петра Петровича какое-то время даже не имел работы. Но в войну его знания очень пригодились.

— Вениамин Петрович был замечательным картографом, — говорит Александр Богданов, научный сотрудник Музея-усадьбы П.П. Семёнова-Тян-Шанского. — Пока чувствовал в себе силы, работал в географическом обществе, в картографической службе, и экстренно готовил карты театров военных действий. Вся его семья находилась в блокадном Ленинграде. Работал до последнего момента. Возраст и полное истощение сыграли свою печальную роль…

Перед войной Вениамин Петрович начал писать воспоминания. В блокаду продолжал править и дополнять рукопись, добавил последнюю главу "Всемирная война, 1941 —...", которая понемногу превратилась в дневник. Последние записи февраля 1942 года обрываются буквально на полуслове…

7 марта умер ещё один сын Петра Петровича — известный зоолог Андрей Петрович Семёнов-Тян-Шанский. Формально — от воспаления лёгких, но по сути — от того же истощения. Организм не в силах был противиться простуде, которая и дала осложнение.

Андрей Петрович жил в так называемой мемориальной квартире, той самой, где не только хранились личные вещи его знаменитого отца, но и, казалось, витал сам дух его.

— Видя, как умирают младшие родственники, будучи биологом и понимая, что его дни сочтены, Андрей Петрович пригласил в гости своего племянника Владимира Вениаминовича и предложил ему вместе с женой и детьми переехать в семейный дом на 8-й линии, в ту самую квартиру № 2, чтобы сохранить наследие. Он переживал: "Если помру, всё это пропадёт", — говорит Александр Семёнов-Тян-Шанский.  

На самом деле пожилой человек не просто привычно его возрасту сокрушался. Как известно, в блокаду, чтобы согреться, люди отправляли в топку всё, что могло гореть и давать хоть немного тепла, — от деревянных заборов до мебели.

Такой переезд племяннику и его семье коммунальное начальство довольно оперативно разрешило. И это действительно спасло вещи Петра Петровича, которыми были заполнены две комнаты. Как утверждают потомки, многие из этих предметов не сдвигались с места с момента кончины их владельца.

Кстати, потомки выдающегося исследователя, теперь уже внуки и правнуки, продолжают жить в этой квартире, мечтая, что в какой-то момент она станет-таки музеем, а вещи и архив — полноценными экспонатами.

Мы уже упоминали, что Михаил Дмитриевич стал доктором наук в блокадные дни. Однако в это тяжёлое время было ещё двое представителей знаменитой фамилии, которые получили учёную степень. В конце 1941 года дочь Михаила Дмитриевича Анастасия защитила кандидатскую диссертацию по ботанике.

— Очень интересно сложилась её судьба. Как один из видных геоботаников Анастасия Михайловна была привлечена к работе в Генштабе, —  говорит Александр Богданов. — В составе спецбригады Института географии  АН СССР занималась подготовкой карт проходимости для полосы военных действий, в том числе для знаменитой наступательной операции советской армии "Багратион", которая проходила в заболоченной местности в белорусских лесах. Чтобы проложить дороги для танков и пехоты, нужно было хорошо знать растительный покров и состояние почв в этом районе. Впоследствии Анастасия Михайловна стала известным ботаником, доктором биологических наук и членом Всесоюзного географического общества.

Но и это ещё не всё. Владимир Вениаминович Семёнов-Тян-Шанский тоже защитил кандидатскую диссертацию во время блокады. Оставшись в осаждённом городе, занимался очень важным делом: изучал боевые повреждения кораблей Балтийского флота. С марта 1942 года он работал старшим научным сотрудником Центрального научно-исследовательского института им. А.Н. Крылова. В его задачи входила разработка конструктивных решений, помогавшим боевым кораблям остаться на плаву при подрыве на минах, а также создание методов правильной эксплуатации повреждённого судна, чтобы не допустить его потопления.

Владимир Вениаминович, будучи представителем мирной профессии, получил воинское звание инженер-майор. На военно-медицинскую службу была призвана и его супруга, Вера Викторовна. В течение всей блокады она служила военным врачом в госпитале 267, лечила последствия контузии и не раз выезжала на линию фронта. В отставку вышла в звании полковника военно-медицинской службы.

Интересно, что вместе с родителями всю блокаду в городе прожили две их дочери: Марина (в 1941 году ей было 13 лет) и Саша (11 лет). Ну и совсем, казалось бы, удивительное: в ноябре 1943 года у них родилась сестрёнка Наташа.

Здесь, наверное, следует объяснить, почему в дни блокады, когда люди в буквальном смысле умирали от голода, происходили такие события, как защита диссертаций или рождение детей. Всё дело в том, что власти осаждённого города всячески старались сохранить нормальные формы бытования людей. Это была своеобразная защита от расчеловечивания, ведь голодный человек очень быстро сваливается в существование на уровне рефлексов. Научные и культурные учреждения, работавшие в блокаду, как бы напоминали Ленинграду о его достоинстве. К тому же нормальная, насколько это возможно в подобных условиях, работа городских институтов — от органов власти до коммунальных служб — способствовала ощущению, что советская власть сильна. Это убеждение передавалось и людям. В частности, многие из переживших блокаду, в том числе и Тян-Шанские, верили, что город выстоит, а блокада — временное явление. Люди жили надеждой. Она помогла им держаться и в конце концов победить.

Говоря о женской части семьи, нельзя не сказать и о внучке Петра Петровича Вере Дмитриевне. Она всю блокаду находилась в Ленинграде, работала по профессии — художником: создавала наглядную агитацию в воинских частях, клубах, на предприятиях. В своих мемуарах она вспоминает, что помимо основной работы существовала обязанность по вязанию маскировочных сеток, была даже норма выработки. В те трагические дни умер от голода её муж.

— Уже после снятия блокады Вера Дмитриевна по поручению Ленинградского Союза художников с группой своих коллег выезжала в разрушенный Павловск, чтобы делать зарисовки разрушений, — рассказывает Александр Богданов. — Это был акт документирования вандализма фашистов.

В начале блокады Вере Дмитриевне было под 60. А всего она прожила 101 год и умерла в родном Ленинграде.

Трое Семёновых-Тян-Шанских воевали на фронте. Это два внука Юрий и Олег, сыновья Измаила Петровича, а также правнук — Кирилл.

Кирилл Рафаилович — единственный погибший на фронте. Он воевал в составе 198-й стрелковой дивизии 54-й армии Ленинградского фронта, был младшим лейтенантом, командовал стрелковым взводом. По статистике, среднее время жизни бойца пехоты в Великую Отечественную — две недели.

— Кирилл Рафаилович погиб в печально знаменитом месте, у станции Погостье в Ленинградской области, — говорит Александр Семёнов-Тян-Шанский. — Там был удобный переезд, за него и бились. Немцы закрепились на верху железнодорожной насыпи, а перед ней — поле. Несколько месяцев наши не могли взять эту насыпь. Убитых было очень много, трупы лежали слоями. Говорят, немецкие солдаты, стрелявшие сверху, сходили с ума от количества убитых ими русских бойцов. Но приказ был суров: взять Погостье любой ценой…

Олега Измайловича, который работал в Лапландском заповеднике на Кольском полуострове, поначалу в армию не взяли из-за сильной близорукости. Но он настоял на отправке на фронт, и его определили опять же стрелком. В окопах он пробыл как раз те самые критические две недели. В письмах матери писал, как однажды граната, разорвавшаяся рядом, расщепила ложе его винтовки и ранила однополчанина.

— Как-то выбравшись после боя из окопа, он обнаружил дырку у себя в рюкзаке. Пуля, видимо, уже на излёте попала ему в спину и застряла в алюминиевой ложке, которая была в рюкзаке. Эту ложку я хорошо помню. И отчётливую вмятину от пули, — вспоминает Александр Семёнов-Тян-Шанский. — Я считаю дядю Олега своим вторым отцом. Много раз в детстве просил его рассказать о войне. И всякий раз получал отказ. "Война — это такое свинство…" Именно так — "свинство", его слово.

Узнав, что Олег Измайлович — сын известного метеоролога и сам неплохо разбирается в метеорологии, фронтовое начальство перевело его в аэродромную службу — делать прогнозы погоды для лётчиков. Будучи учёным-биологом (обе диссертации были посвящены орнитологии), он наблюдал за пролётом птиц над аэродромом на Карельском фронте. Эти наблюдения стали материалом для научной статьи, опубликованной сразу после войны.

— А ещё дядя Олег учил английскому языку офицеров, хотя его никогда не изучал. Он даже в школе не учился, однако впоследствии стал доктором наук, — отмечает Александр Семёнов-Тян-Шанский.

Юрий (по паспорту Георгий) Измайлович был мобилизован в начале войны, служил в зенитной артиллерии. Его соединение охраняло железную дорогу Москва — Ленинград в районе станции Бологое. Он был ранен, но уцелел. Юрий Измайлович в мирной жизни был математиком. Интересно, что университетские экзамены на мехмате он сдал экстерном. Так же, как и его брат Олег, только тот отличился на биологическом факультете. 

За скобками этого материала остались другие ветви потомков Петра Петровича, которые вынуждены были уехать из России, поскольку при старом режиме служили либо армейскими офицерами, либо чиновниками. Часть из них осела во Франции, часть — в соседней Финляндии. Но про одного из внуков Петра Петровича всё же есть смысл рассказать, чтобы понять: реальная жизнь не вмещается в удобные схемы.

Сын Петра Петровича от второго брака Валерий Петрович окончил юридический факультет, служил в министерстве юстиции и Правительствующем Сенате, получил чин камергера. В 1917 году участвовал в работе Временного правительства. После Октябрьской революции вынужден был эмигрировать в Финляндию.

А его сын Александр стал инженером, потом служил при штабе финской армии (на фронте не был), да не кем-нибудь, а переводчиком у самого Густава Маннергейма, войска которого участвовали в том числе и в блокаде Ленинграда. Как справедливо напоминает сегодня Александр Семёнов-Тян-Шанский, Маннергейм тоже не всегда был нашим врагом, напротив — генерал-лейтенант Русской армии, член Императорского Русского географического общества, он участвовал в Русско-японской войне, а позже, в 1906–1908 годах, руководил экспедицией в Азию. Маннергейм преодолел 15 тыс. километров верхом на лошади и дошёл до Пекина. А потом случилось то, что случилось: революция, независимость Финляндии, Советско-финская война и блокада Ленинграда.

После перестройки Александр Валерьевич приезжал в Ленинград. Его двоюродный брат Олег Измайлович шутил: "Вот, Сашка, а теоретически я бы мог в тебя стрелять…"

Татьяна Петренко