Исповедь "пещерного человека"

Пещеры скрывают много тайн. Этим и манит подземный мир – возможностью совершать открытия. Во всяком случае, так считает спелеолог Геннадий Викторович Самохин, принимавший участие в многочисленных проектах по изучению пещер и с 2012 по 2017 год державший рекорд по глубине спуска под землю. Он рассказал, при каких условиях обычный воздух оказывает наркотическое воздействие, почему насморк может быть смертельно опасным и сколько нужно человек, чтобы спуститься на два километра в недра земли.

Истоки

– Среди спелеологов вы считаетесь фигурой легендарной. С чего началось ваше увлечение?

– Впервые я пошёл в пещеры в 1988 году. Тогда я стоял перед выбором между спелеологией и скалолазанием: мне нравилось карабкаться по вертикальным поверхностям, побеждать свой страх. Но в спелеологии можно было к тому же открывать что-то новое, это меня очень привлекало.

Я попросил своих друзей из турклуба одолжить верёвки и другое снаряжение. Якобы хотел потренироваться лазить по скалам. А на самом деле взял путеводитель по Крыму и отправился на плато Караби. При этом я практически ничего не умел. Взял с собой кучу снаряжения и не захватил палатку – просто сил не было всё унести. Почти неделю ходил тогда по плато один, спустился в пещеру Крубера и несколько других. Это была моя первая в жизни самостоятельная экспедиция.

Конечно, потом меня отругали за самодеятельность – такие экспедиции допустимы, если ты специалист в области спелеологии, и никак иначе. Но именно с неё началось моё увлечение пещерами.

А в 1999 году мы с друзьями пошли в пещеру Красная в Симферопольском районе. Мы рассчитывали пройти маршрут часов за восемь, но дорогу не знали. Плюс ко всему пользовались самодельным снаряжением. И произошёл несчастный случай: мой карабин, сделанный чуть ли не из проволоки, сломался, и я упал с 15-метровой высоты, потерял сознание. Потом мои друзья помогли мне подняться по верёвке, но между колодцами приходилось перемещаться самостоятельно – меандры (подземные ходы с изгибами) там узкие, помочь невозможно. С горы спустился тоже сам. А оттуда меня уже увозили спасатели.

Очнулся я в реанимации с переломом позвоночника, ноги и гематомой в голове. Как ни парадоксально, именно это событие стало для меня поворотным: с этого момента я стал очень активно заниматься спелеологией. И ещё увлёкся подводным плаванием, хотя врачи говорили, что после таких травм это невозможно. А я начал заниматься подводной спелеологией, это целый пласт моей жизни.

Моя супруга – врач, по её словам, у меня в голове что-то изменилось после травмы.

– Чем же для вас так привлекательны пещеры?

– Мне просто нравится спелеология. Когда Портоса из "Трёх мушкетёров" спрашивали, почему он дерётся, он отвечал: "Потому что я дерусь". В моём случае то же самое.

Достижения

– Какие открытия принадлежат Вам за Вашу спелеологическую жизнь?

– Даже не знаю. Думаю, я участвовал в открытии порядка 100 новых пещер. Трудно сказать, никогда не считал, сколько их было.

Из последних необычных открытий – уникальнейшее образование в Чеченской Республике на реке Шароаргун. Мы нашли там единственную в России серную пещеру; во всём мире их, возможно, пять.

Новые географические открытия в подземном мире Чечни

– Расскажите, про свой рекорд, как вы спускались в пещеру Крубера-Воронью в Абхазии?

– Исследование глубоких пещер означает, что нужно проходить сифоны, это узкие подземные изгибы, целиком заполненные водой. В случае пещеры Крубера ситуация осложняется тем, что донный сифон заканчивается в море (так называемые субмаринные источники). Чтобы погрузиться на глубину, нужно пройти небольшую речку и озеро, а потом залезть в щель шириной 40–60 см. Эта щель идёт под наклоном 30–35 градусов, по ней и нужно двигаться вглубь, насколько хватит желания, возможности, сил.

Тут есть ограничения: необходимо иметь с собой запас воздуха, а точнее, специальную смесь. Воздух, который мы вдыхаем, содержит 78% азота, мы этого даже не замечаем. Но на глубине 35–45 м этот газ начинает действовать на мозг человека как наркотик, есть даже термин "азотный наркоз". Чтобы сохранить адекватность, необходимо заменить азот на более инертный газ – гелий или тримикс: тройную смесь кислорода, гелия и азота (она дешевле, чем чистый гелий). Плюс ко всему, подниматься на поверхность с такой глубины приходится медленно, нужно делать декомпрессионные остановки, а значит, баллонов с воздухом требуется больше. В итоге, чтобы совершить погружение, приходится брать с собой подводное снаряжение общим весом 300 кг. Для этого нужна большая команда, у нас над погружением в пещеру Крубера работало около 60 человек.

Да, последний сифон проходил я, но в предыдущий ныряла команда – чтобы доставить туда снаряжение, нужно минимум четыре человека, поскольку между двумя этими сифонами 180 м перепада по вертикали.

Здесь можно привести такой пример: есть альпийский и гималайский стили экспедиций. Альпийский – если вышли из домика, пробежались на гору и спустились назад в домик чай пить. А гималайский – когда две недели идут по горам. Для пещер глубиной свыше 1 км в спелеологии используется гималайский стиль.

В пещеру Крубера мы спускались 13 дней, переходя из лагеря в лагерь. Потом три-четыре дня работали на самом дне, и ещё примерно 11–12 дней поднимались. Это возможно только при командной работе. Если бы не ребята из украинской спелеологической ассоциации и не их бессменный руководитель Юрий Касьян, ничего не получилось бы.

Флаг Русского географического общества на "подземном полюсе Земли"

Опасности

– Какие-нибудь особые сложности были при спуске в пещеру?

– Она узкая, соответственно, акваланг при прохождении цепляется за стенки. Поэтому для спелеоподводников положено минимум два регулятора, две независимые системы с воздухом. Чтобы была запасная на всякий случай. Кроме того, есть так называемое правило одной трети: положено рассчитывать треть воздуха на дорогу вперед, треть обратно и треть на всякий случай.

Однажды у меня на глубине свыше 50 м сломался один из регуляторов – снаряжение было старенькое, отказало. У меня было два баллона с тримиксом, к тому моменту я уже израсходовал почти 40% смеси. И тут поломка. Закрутить баллон не получилось – я сидел в узкой щели под водой, пока пытался дотянуться рукой до винта, воздух весь вышел, это заняло буквально несколько секунд. На обратный путь осталось всего ничего. Как разворачиваться – непонятно, там же узко. В три приёма пришлось действовать: сначала ласты подтянул, затем себя, как-то смог поменять положение. И во весь дух припустил к запасам воздуха, которые оставил на глубине примерно 30 м. В итоге мне очень повезло, и я добрался, хотя баллон был уже практически пуст.

– Друзья, наверное, уже не чаяли дождаться?

– Да, друзья всегда переживают, если я долго нахожусь в пещере. Проблема в том, что если что-то случилось, никто не поможет. Во-первых, слишком большая глубина, чтобы можно было поднять человека. Да и людей нужной квалификации не так много. Во-вторых, даже если бы меня там кто-нибудь и нашёл, вытащить было бы невозможно – слишком узко. Так что единственное, что оставалось делать, ­– ждать.

Как-то в экспедиции я погружался вдвоём с товарищем из Москвы, Юрием Евдокимовым. Мы ныряли по очереди: сначала он, затем я чуть глубже, потом снова он. Когда я его ждал, тоже очень переживал. Но я, по крайней мере, мог бы к нему подойти, попробовать хоть чем-то помочь.

– Часто приходится помогать?

– Бывает. Я всегда стараюсь сделать всё возможное, не могу ответить "нет", даже если я болею, – чувствую свою ответственность. Просто не могу сказать: "У меня насморк, я не буду". Хотя при насморке нырять нельзя: не получится продуть уши, можно порвать барабанные перепонки.

В 2012 году мы только вышли на поверхность, поставив мировой рекорд, как узнали, что наш коллега погиб. Он был в соседней пещере в одном из сифонов на глубине 1000 м. Пришлось идти, заниматься спасработами, вынимать его из сифона.  И я пошёл с высокой температурой, у меня было где-то 38°. А куда деваться – я был руководителем подводной части и понимал, что если откажусь, сотня человек, готовых его поднимать, ничего не смогут сделать. Я скрыл свою болезнь и в итоге порвал себе уши. Вроде, и глубина там не слишком большая – 11 м, но этого хватило, чтобы получить травму. На выходе из сифона был телефон, нам нужно было доложить, что мы на месте. Я кричу в трубку: "Не слышу!", а на меня все смотрят с изумлением. Пришлось делать вид, что услышал.

– Что вообще самое опасное в пещерах?

– Мы достаточно долгое время вели статистику несчастных случаев. Выяснилось, что в 90% причины упираются в человеческий фактор. Один неправильно застегнул спусковое устройство, другой пренебрёг страховкой и т.п. Можно до бесконечности рассказывать об обвалах или воде, но самая большая проблема – нарушение техники безопасности. Сейчас очень хорошая техника и тактика прохождения пещер. Если всё делать грамотно, несчастного случая можно не бояться.

Кроме разве что обвалов.

Нам всегда хочется забраться дальше, и мы пытаемся найти проход в завалах: либо просто разобрать камни, либо, если завал внизу, вытащить их на поверхность, либо, если камни сбоку, сделать горизонтальный проход. Но мы никогда не знаем, насколько завал стабилен. Может получиться как с карточным домиком: стоить убрать один камешек, и всё рассыпется.

 В своё время мы нашли в Турции около 200 новых пещер, одна из них – Кузгун (в переводе "ворон" – "воронья"). Это одна из глубочайших пещер Турции, её глубина – 1400 м. Когда мы её обнаружили, там был завал, мы вдвоём с товарищем начали его копать. Товарищ отошёл по нужде, а я продолжал разбирать завал. И вот я вытащил маленький камушек, с кулак, раз – и мне засыпало ноги. Я сидел на корточках, пошевелился немного – меня засыпало по грудь. Я постарался руками защитить грудь, чтобы её не сдавило, но долго так не просидишь. Я опустил руки, и через некоторое время меня засыпало с головой. В то время мы работали не с электрическими фонариками, а с карбидными лампами. Её с моей головы сбило, и я сидел без света, зажатый сверху кучей камней.

К счастью, вернулся мой товарищ, который знал, где я должен быть, и сумел меня найти, вызволить. Если бы не он, я не выбрался бы. Причём мне невероятно повезло – обошлось без травм, даже синяков не было. Товарищ ухитрился достать не только меня, но и оборудование. Бывает всё намного хуже. В России есть пещера "Ящик Пандоры". Как-то там засыпало людей, и спасатели не смогли пройти завал. Они копали, а камни сыпались обратно, так ничего и не получилось.

Ещё есть опасность застрять. Вообще в случае горизонтального прохода считается, что если залезаешь куда-то, то, скорее всего, вылезешь и обратно. С вертикальной щелью сложнее: вниз помогает идти сила тяжести, а вот наверх вытянуть не так просто.

Опасно попадать в большую воду. Как-то мы стояли в подземном лагере на глубине почти 1800 м. Там было очень тихо, даже вода не капала. Мы знали, что на поверхности идут мелкие моросящие дожди, но в пещере всё было спокойно. А в 6 утра нас разбудил грохот, словно граната взорвалась, и прямо возле нас с потолка обрушился водопад. Мы похватали какие-то вещи, стали взбираться повыше. Вода поднималась, нас отрезало. Гидрокостюмы и снаряжение, защищающее от воды, лежали в другом месте – там, где мы планировали нырять. Когда мы попытались до них добраться, нас сбил гидропоток, затею пришлось оставить.

Часть галереи оставалась сухой, стоило приложить руку к стене, как чувствовалась мощная вибрация – за тонкой перегородкой бил сильный поток. Температура воды в пещере примерно 4–6 градусов тепла, в паводок ещё холоднее. К счастью, уровень воды поднялся не настолько сильно, чтобы нас затопить, пару дней мы переждали, и вода сошла. Позже мы на три года поставили в этой пещере датчики, измеряющие давление воды. Так и выяснили, что вода там может подниматься на 100–200 м. То есть пещера затапливается полностью.

Семья

– Как на такую опасную работу реагирует супруга?

– Она меня во всём поддерживает, хоть и переживает. Мы поженились рано, в 18–19 лет, так до сих пор и женаты. А началось с того, что мы с ней вместе занимались спелеологией. Позже жена ушла в работу – она врач, и ей уже не хватало времени. А я связал свою судьбу с географией. Одно время я очень много ездил в экспедиции, мы даже шутили, что меня выгнали из дома за непосещаемость. Теперь-то я преподаю в университете, особо не поездишь. Но мы и сейчас ведём активный образ жизни, принимаем участие в экспедициях. Например, на майские праздники ездили вместе с женой и нашей взрослой дочерью.

– Дочь тоже спелеолог?

– Она у меня очень активная, правда, спелеология для неё не главное, но в экспедиции с нами ездит. Учится в московском Литературном институте имени М. Горького, пишет рассказы про спелеологию, фотографирует.

– Получается, спелеология дала вам семью?

– И семью, и множество друзей из самых разных мест. Пещеры объединяют. У нас говорят, что всем хватит места под землёй и нет под землёй границ. Подземный мир един.

Наталья Мозилова, Ольга Ладыгина