Ровесник ХХ века: 120 лет Станиславу Калеснику

Он поднимался на Тянь-Шань и Памир, его именем названы ледники на Полярном Урале, Заилийском и Джунгарском Алатау. Он участвовал в Гражданской войне и пережил блокаду Ленинграда. Его приглашали читать лекции по всему миру и трижды избирали на пост президента Географического общества. О том, каким человеком был Станислав Калесник, мы попросили рассказать его дочь Наталию Станиславовну.

— Наталья Станиславовна, благодаря чему экспедиции Станислава Викентьевича получались исключительно плодотворными?

— Он обладал уникальным талантом организатора и всегда ставил себе цель добиваться максимального эффекта. Экспедиции, которыми он руководил, были продуманы до мелочей.

В своё время воспевалась романтика горных дорог, где геолог — это человек с неподъёмным рюкзаком за спиной. И мало кто понимал, что уставший от тяжёлой дороги человек может просто не осилить лишний подъём. Увидев в стороне от своего пути какие-то обнажения на высоте, он мог ограничиться предположением, что это гранит или какие-либо шпаты, и занести это в свой полевой дневник без проверки. Папа такого не допускал, его сотрудники обследовали каждое обнажение с достаточной тщательностью. Чтобы сохранять их силы для работы, в предгорьях заранее покупали десятка два лошадей — верховых для участников экспедиции и вьючных, чтобы везти оборудование и собранные материалы. Первичную камеральную обработку проводили сразу же после полевых сборов — специально под это отводилась особая палатка. В результате экспедиция одного сезона по результатам перекрывала двух-, а то и трёхгодичные экспедиции, не так вдумчиво организованные.

— Наверное, люди любили работать под его началом?

— Безусловно. Для папы был важен не только эффективный научный процесс, но и максимальное внимание к людям. Он организовывал быт в экспедициях оптимальным образом — палатки отличного качества, удобные раскладные кровати, спальные мешки… Сам папа как-то получил тяжелейший радикулит, съездив в плохо подготовленную экспедицию, куда его пригласили в качестве консультанта. Там спальные мешки клали прямо на землю, от соседнего ледника подтекала вода — в итоге он всю жизнь страдал от жестокой болезни. В путешествиях, которыми он руководил, подобное было немыслимо.

Папа по духу был истинным демократом в лучшем понимании этого слова. Никогда не повышал голос на подчинённых, не позволял себе обращаться на "ты" к людям, которые по своему социальному положению не могли позволить себе ответить тем же. Ему никогда не приходилось жаловаться на дисциплину — люди слишком ценили его отношение.

Когда папа стал директором Института озероведения, он ездил туда дважды в неделю, и я его сопровождала. Папа всегда здоровался с вахтёром за руку. И как-то мне рассказали, что вахтёр, зная, что приедет директор, всегда заранее мыл руки. Его уважали и подчинённые, и чиновники из вышестоящих инстанций, перед которыми он никогда не заискивал.

— А как Станислав Викентьевич стал директором Института озероведения, ведь он по специальности гляциолог, занимался ледниками?

— Озёра действительно не входили в круг его интересов. Папиной любовью с самых молодых лет и до конца жизни были ледники и гляциология как наука о ледниках. Он разработал терминологию для описания этих явлений, открыл новые виды ледников, написал первые учебники по гляциологии. В 1938 году защитил диссертацию на тему "Горные ледниковые районы СССР" — она предполагалась как кандидатская, но папин научный руководитель, Лев Семёнович Берг, видел, что по качеству и объёму собранных материалов отвечает требованиям к докторской. Поэтому он подобрал соответствующих оппонентов — профессоров и докторов наук, — и папа сразу получил докторскую степень.

Озероведение в его жизни возникло, в общем-то, случайно. В те времена если кто-то из членов Академии наук избирался член-корреспондентом, он обязан был возглавить какое-то академическое учреждение. Так папа и оказался руководителем практически бесхозной — её без конца футболили из одних рук в другие — лаборатории озероведения. Сотрудники были разбросаны по трём адресам, — кстати, часть из них сидела "на антресолях" Географического общества, в переулке Гривцова. Такая ситуация не способствовала эффективной работе.

Кроме того, атмосфера лаборатории оставляла желать лучшего — после первого заседания учёного совета папа был в ужасе, говорил, что это "какая-то банка с пауками". За время его работы директором лаборатория выросла в институт, завоевала международное признание. Папа сумел собрать всех в одном помещении в великокняжеском особняке на Петровской набережной — сказалось отношение к нему вышестоящих инстанций. И через несколько лет найти более преданных и дружных работников было сложно. До сих пор каждый год его бывшие сотрудники приезжают ко мне 23 января — отметить его день рождения, а ведь прошло уже больше сорока лет после смерти папы. Они очень трепетно относятся к его памяти.

— Он столько времени посвящал работе, ваша мама не чувствовала недостаток внимания?

— Ни в коем случае, она сама ему помогала. Они и познакомились в экспедиции. Мама закончила курсы коллекторов при институте, который позже стал ВСЕГЕИ. Поступить в университет она не могла из-за дворянского происхождения, сразу приступила к полевой работе. И на второй сезон её порекомендовали папе в качестве помощника. А ещё через два полевых сезона они поженились. Есть семейная легенда о том, как он делал ей предложение.

Родители возвращались из экспедиции через Омск, где оказались в день маминых именин — 8 сентября (она, как и я, Наталья). Папа заранее пригласил её в ресторан "Поплавок", где ему доводилось пробовать изумительный шницель по-венски. Мама согласилась, на следующий день папа был у дверей её номера с букетом, и они отправились в этот самый "Поплавок". Подойдя к ресторанчику, удивились обшарпанному виду и покосившейся вывеске, апофеозом стали вилки, которые при входе выдавали посетителям — покидая ресторан, полученную вилку требовалось вернуть. Как выяснилось, прежде владельцем этого ресторана был какой-то нэпман, а после того, как с нэпом расправились, в помещении сделали столовую общепита. С вилками там была напряжёнка. Я всегда в шутку спрашивала: "Мама, и как же ты решилась выйти за него замуж с этой вилкой в руках?" А она смеялась, что вот так и решилась. Родители душа в душу прожили сорок шесть лет.

— Как они справлялись в блокаду?

— Сказалась экспедиционная выучка. Мы хранили некоторые запасы на зиму — бабушка пережила в Петрограде голод в 1917–1918 годах, у неё была привычка закупать заранее крупы и другие продукты. Когда началась блокада, папа ввёл строгий рацион и жёсткую экономию, бабушка его в этом поддерживала, и такой подход помог семье выжить.

Кроме того, для значимых фигур в науке и искусстве организовали стационар на базе гостиницы "Астория", где можно было прожить месяц. Все карточки оставались семье, в стационаре обеспечивали питание. Правда, там было очень холодно: по папиным воспоминаниям, все бродили, как тени, в шубах и рукавицах. Тут папе тоже помогли экспедиционные обычаи: каждый вечер перед сном он переодевался в так называемое егерское бельё, которое выдавали участникам экспедиций в высокогорье, — из тонкой шерсти. Чтобы человек не мёрз по ночам, он не должен быть скован в движениях, и такая привычка спасала папу от холода куда надёжнее, чем попытки кутаться.

Именно в "Астории" он написал свой труд "Основы общего землеведения". Мама на саночках привозила книжки из университетской библиотеки, а он писал. Позже папа вспоминал, что никогда так чётко и ясно у него не работала мысль, как в этот период на фоне постоянного голода. За свой труд он в 1947–1948 годах получил первую университетскую премию — это было серьёзное признание, которым он очень гордился. А все деньги с этой премии семья потратила на организацию праздничного приёма, ни копейки не осталось. Зато профессор Виталий Эдельштейн сказал про наш стол, что это самый прекрасный ландшафт, который он видел за последние несколько лет.

Но это случилось позже, а 7 апреля 1942 года, когда эвакуировали в Саратов Ленинградский университет, мама везла папу к поезду на саночках — сам он идти уже не мог и, если бы не эвакуация, вряд ли бы выжил.

— Университет продолжал работать?

— Несмотря ни на что. Есть легенда, что тогдашний ректор Александр Алексеевич Вознесенский отказался эвакуировать университет на Кавказ, потому что "университет должен не отдыхать на курортах, а работать". Вот он и работал, несмотря на блокадную зиму. И в эвакуации тоже работал, и папа принимал в этом деятельное участие.

В Саратове моей семье отвели довольно большую комнату, потому что их было пятеро — папа взял с собой двух детей от первого брака, кроме того, с ними поехала бабушка. И эта комната незаметно превратилась в центр общественной университетской жизни — там был и деканат, и в какой-то мере аудитория, и приходили студенты, многие из которых позже стали друзьями семьи.

Студенты вообще папу очень любили. Он сам любил молодёжь, умел хорошо говорить. На его лекциях по общему землеведению аудитории всегда были переполнены — их посещали студенты и с других факультетов. К нам в дом приходили папины ученики — Анатолий Исаченко, Евгений Короткевич, Алексей Трёшников. Когда Исаченко писал свою диссертацию, они с папой часто засиживались за работой до глубокой ночи. А вход в наш дом был со двора, и ещё существовал такой рудимент прошлой эпохи, как дворник. На ночь ворота и калитка запирались, дворник за этим следил. И Анатолий Григорьевич, чтобы выбраться, перелезал через арку ворот — там были такие страшные пики, я потом изумлялась, как он не боялся зацепиться.

— И одновременно со всем этим Станислав Викентьевич ещё и успевал работать в Географическом обществе?

— Да, он попал туда ещё студентом и очень любил Общество. Пользовался библиотекой, участвовал в заседаниях… Президентом ВГО в то время был Николай Иванович Вавилов, он папу приметил, и когда открылась вакансия учёного секретаря, рекомендовал его на эту должность. Интересная деталь — папа отказался от зарплаты, которая была положена учёному секретарю. Он заявил, что для него честь быть секретарём ВГО, этого достаточно. Общество нуждается в деньгах, и он хочет, чтобы его зарплата шла на организацию экспедиций и т.п.

Его выбрали президентом Географического общества в 1964 году, а потом дважды переизбирали, он оставался на этом посту до конца своих дней. Организовывал Съезды Географического общества и принимал в них участие, был бессменным главным редактором "Известия ВГО" в течение многих лет…

Папа очень гордился двумя наградами Общества. Медаль Литке он получил в 1951 году за научную работу в области современного оледенения СССР и общих проблем гляциологии. Большую Золотую медаль — за труды по общему землеведению, ландшафтоведению и истории географии. Обе эти награды сейчас хранятся у меня.

У него было и международное признание — в 1968 году его избрали вице-президентом Международного географического союза. Кроме того, он был Почётным членом Польского, Сербского, Хорватского, Американского и других географических обществ; почётным доктором Ягеллонского (Краков) и Финского (Турку) университетов.

— Станислав Викентьевич читал лекции и за рубежом?

— Неоднократно. В частности, он читал лекции в Сорбонне, ездил в турне по Америке — через Вашингтон, Нью-Йорк, Сиэтл; приглашали его и в Ягеллонский университет в Кракове, чем он очень гордился — это старейший европейский университет с традициями, что папе очень импонировало.

У него были прекрасные способности к языкам. Закончив гимназию, он владел французским и английским, чуть хуже немецким. И очень хорошо говорил по-польски. Как-то в Варшаве к нему подсела цыганка, которая нагадала ему всё на свете, кроме того, что он русский — просто не поняла, что разговаривает с иностранцем.

В 1971 году Институту озероведения поручили провести Международный лимнологический конгресс. Папа координировал и контролировал всю подготовку к этому мероприятию, в ущерб собственному здоровью. Конгресс открывался 1 августа, а 18 июля у папы случился первый инсульт. Ему был 71 год, но он абсолютно себя не щадил. Конгресс прошёл чрезвычайно успешно, президент Международного лимнологического союза был очень впечатлён и уровнем подготовки, и охватом научной проблематики.

У папы было много друзей по всему миру, и его очень уважали — президент Ассоциации американских географов Чонси Харрис писал маме, что он "был истинным джентльменом во всех своих проявлениях".

Беседовала Ольга Ладыигина